Как-то раз один мой знакомый ездил за город на шашлыки со своими друзьями. Рассказывая про то, как они здорово провели время, он упомянул о том, что шашлыки они жарили на искусственном угле, который поливался специальным раствором, дабы не возиться с костром. Я спросил его: а как же романтика, дрова, дымок? Он ответил: наоборот, если бы мы провозились с костром, романтики было бы меньше, а так хорошо погуляли. Обсуждать это с ним дальше не имело смысла, так как получился бы разговор слепого с глухим, а вот осмыслить возникшее противостояние было бы неплохо, тем более что оно имеет прямое отношение к проблематике ненормативной эстетики.
Интерес представляет культурно обусловленная ось, пролегающая между традиционалистским и радикальным типом вкуса. Оси, задающие типы вкуса, всегда имеют связь с интроверсией и экстраверсией. Экстраверт концентрируется на образе, а интроверт – на своем впечатлении от него. Интровертный подход предписывает освоить сложный, но эффективный канон, а экстравертный подход предлагает придумать свою находку, не требующую трудозатрат, но которую сложно придумать. Отношение традиционалистского и радикального типа вкуса строится на степени интроверсии / экстраверсии наблюдения. Интровертное наблюдение способствует сосредоточению на своих желаниях и зависимости от них, экстраверное наблюдение отвечает за поиск новых возможностей. В художественной практике эта дихотомия укоренена в том, с какой стороны рассматривается художественное произведение: со стороны производителя или со стороны потребителя. Потребителю нужно удовлетворение желаний, производителю нужны возможности. Так как набор типовых желаний ограничен человеческой природой, в культурной практике имеются сформировавшиеся традиции, ориентированные на различные типовые желания. Производитель, знающий, каким способом создается удовольствие, не может удовлетвориться художественными произведениями, рассчитанными на типовые желания, он стремится отказаться от всех стандартных способов производства впечатления, гонится за новой формой и ищет чего-то радикально-нового. Искусство разветвляется на два направления: искусство для удовлетворения типовых желаний большинства дилетантов и искусство для удовлетворения глубокого интереса узкого круга профессионалов. Нарушение синхронизации по оси наблюдения приводит к стремлению подогнать все искусство под одну из этих моделей. При этом для традиционалиста и радикала характерны различные формы протеста: традиционалист обнаруживает ошибку в постановке художественной задачи, радикал уличает автора в нечестной игре.
Производство впечатления включает в себя три связанных друг с другом объекта: идея художественного произведения (запланированное интегральное состояние), обработанный материал и неспецифическое впечатление, и три соответствующих им субъекта: производитель, эксперт и потребитель. Традиционализм ориентируется на неспецифическое впечатление потребителя: он знает типовые способы удовольствия, знает средства их достижения и использует их. При этом идея становится приложением к этим средствам и служит внешним ярлыком, чтобы одинаковое по сути казалось множеством уникальных объектов. Множество произведений в одном стиле, ориентированном на удовлетворение определенной группы потребностей, должно восприниматься не как повтор, а как разные варианты реализации требований этого стиля; при этом сами требования связаны с удовлетворением определенной группы потребностей. Радикализм ориентируется на обработанный материал, ему интересна не столько конечная цель, сколько сам процесс производства, понятный эксперту. О цели художественного воздействия радикализм не имеет четкого представления, для него творчество – это поступательный процесс, а не набор законченных паттернов реализации. В связи с этим, идея для радикализма имеет значение только тогда, когда она связана с принципом прогресса. Идея, которая является очередным способом реализации старых требований, бесполезна для достижения этой цели, идея должна задавать новые требования.
Таким образом, оба нарушения синхронизации оттесняют идею художественного творчества на второй план. Для традиционалиста неважно, как что-то сделано, главное чтобы цепляло. Для радикала – наоборот, неважно, цепляет или нет, главное, чтобы решалась новая задача. Синхронизация по этой оси способствует практическому пониманию того, что с одной стороны, цеплять должна сама идея, а с другой стороны, идея должна цеплять.
Последний тезис наводит на мысль о двух сторонах художественного произведения, которые разграничиваются осью наблюдения. Их можно обозначить как содержательная и эффектная сторона. При синхронизации они совпадают, при традиционализме значение придается эффектной стороне, при радикализме – содержательной. И это не то же самое, что и противопоставление обработанного материала неспецифическому впечатлению. Примером тому может послужить диалектика экзотики и аутентичности.
Экзотика появляется тогда, когда в произведение, вписывающееся в узнаваемый канон, добавляется нечто чуждое этому канону, что производит впечатление новизны. Казалось бы, для традиционалиста этот ход должен восприниматься как измена стилю, а для радикала – как привнесение чего-то нового в существующее направление. Однако оказывается, что все наоборот. Для традиционалиста остаются рамки известного канона, который используется для удовлетворения типовых эстетических потребностей, и, кроме того, добавляется дополнительное средство различия. Так как элемент чуждого стиля не развивается по собственным законам, а остается в рамках привычного способа работы с материалом, он не противоречит основному стилю. Но зато такой способ работы с материалом является кощунством по отношению к тому стилю, из которого этот материал позаимствован, что радикалу будет казаться недопустимым.
Аутентичность появляется тогда, когда при работе с материалом, вписывающимся в определенный стиль, соблюдаются все требования работы с материалом, которые предъявляет этот стиль. Имеет смысл говорить об аутентичности тогда, когда этот стиль мало популярен. При таком раскладе традиционалист не находит в стиле знакомых способов получения удовольствия, и произведение кажется ему бессмысленным, лишенным художественных достоинств. Радикал, напротив, видит в аутентичности нечто новое для себя, так как способ организации материала принципиально отличается от того, что его окружает. Такое произведение интересно изучать, разгадывая загадки на тему того, почему это так сделано и какая иная культурная традиция за этим стоит. Изучение иной традиции тоже воспринимается как процесс, в котором каждое произведение способно дать сведения для нового шага вперед.
В стремлении поддержать радикала и разоблачить традиционалиста, который вечно довольствуется чем-то половинным и неподлинным, необходимо помнить о том, что радикализм – это такое же нарушение синхронизации. Человеку естественно стремиться к удовольствию, и человек с синхронизированным вкусом не боится того, что его удовольствия могут быть не чисто эстетическими, но и сублимировано-сексуальными. Радикал воинственно презирает неэстетические формы удовольствия в эстетической сфере, забывая, что то, что для него аутентично, для носителей заимствованной культуры – точно так же традиционно. Радикал хочет разоблачать дешевку. Но любой аксиологический дискурс вынужден начинаться с обоснования собственной легитимности. В поисках объективных критериев того, что наполовину субъективно, в поисках чисто эстетического радикал приходит к тому, что является внешним по отношению к эстетическому, но зато понятно экстраверту – организации материала. Поэтому логичнее не разоблачать то, что «неправильно» и не соответствует критериям чистого и бескомпромиссного вкуса, а подумать, почему же все-таки многим эта дешевка нравится. Но это требует от радикала прохождения инициации: он должен побыть в шкуре интроверта. Впрочем, не менее сложной будет подобная инициация для традиционалиста с той лишь разницей, что ему это не нужно. В то время как радикал все время ищет новые возможности, традиционалист довольствуется тем, что ему уже дано.
Как правило, повышенное внимание радикала к процессу производства впечатления вместо цели этого производства связано с тем, что он профессионально смотрит на искусство, и то, что простому созерцателю кажется чудом, для него является вполне осваиваемыми приемами. Из этого положения растет обширный дискурс об испорченном вкусе профессионала. Если идеал традиционалиста – это ремесленник, который знает, какими способами доставить удовольствие, то идеал радикала – это исследователь, не озабоченный тем, как доставить удовольствие, но создающий новые формы. Знание того, что удовольствие сделано, уничтожает способность воспринимать его эстетически. Однако на самом деле эта ситуация имеет место только в случае академизма. Профессионал, не попавший в ловушку академизма, не обязательно обречен на нарушение синхронизации. Гораздо интереснее радикал, не являющийся профессионалом, но обладающий соответствующей претензией. Такой радикал доподлинно не знает, что является действительно сложным, а что представляет собой несложный прием, и оценивает это исходя из своего опыта: если приемом пользуются многие, то он считает такой прием легким и потому недостойным внимания. В результате предпочтительными оказываются редко используемые приемы, которые могут редко использоваться просто потому, что они не способны доставить удовольствия. Если частое использование некоторого приема связано с требованием стиля, рассчитанного на определенную группу потребностей, то традиционалист воспримет этот прием как достижение, ибо он ждет его, а радикал будет раздражен очередным повторением надоевшего клише.
Любое нарушение синхронизации в сфере наблюдения может использоваться для спекуляций альтернативщиками. По сути дела, альтернативщина – это выдавание маленького количества поклонников за высокий уровень успеха, не требующий их большого количества. В случае с традиционализмом альтернативщик основывает свою культовость на потакании девиантным потребностям целевой аудитории с помощью известных приемов. При этом такая спекуляция чаще всего является совершенно искренней: автор использует определенные приемы, потому что это нравится ему самому. Внешняя искренность является дополнительным инструментом спекуляции, хотя цена такой искренности невысока. В случае с радикализмом отсутствие конечной цели у творческого процесса избавляет от необходимости приводить продукт в состояние, требующее кропотливого труда. Придумав новую форму, радикал посылает ее в сыром виде, так как еще не сформировалось канонов, которые могли бы указать на халтуру.
Феномен попсы также имеет отношение к рассматриваемой оси. Для попсы характерно кратковременное порабощение сознания, фанатизм, который быстро меняет объект привязанности. Попсовый хит имеет характерную особенность, которая, однако, вписывается, в рамки модного жанра. Эта особенность разработана методом экзотики. Отклонение ее от чистого канона модного жанра работает по механизму эффекта низкого качества. Слушатель хита все время домысливает, что бы получилось, если бы не было отклонения от стандартного канона, и за счет этого, несмотря на то, что черты стиля в песне преобладают над экзотичными особенностями, эти особенности выступают, а черты стиля включаются в них в качестве движка. На этом механизме основано широко распространенное мнение, что хит должен иметь так называемый «хук», то есть крючок, который цепляет. Дальше вступает в силу механизм ностальгии, порабощающий сознание. Невозможность пережить первое впечатление от хита обусловлена тем, что хук вписан в рамки канона без отклонений, и знание о нем при повторном восприятии не дает пережить ничего добавочного по отношению к тому, что дает это знание. Если в классическом случае ностальгии мы имеет дело с постоянным прокручиванием в памяти образа, от которого сознание ждет удовлетворения, но не получает его, то здесь повторяется сама песня, которую все время крутят по радио, но с тем же результатом. Выход из этого порочного круга – это новая песня, в которой есть другая экзотичная черта, вписанная в тот же канон. Тот факт, что при частом прокручивании хита по радио слушатель первое время действительно получает удовольствие, обусловлен тем, что домысливание вызывает зависание на творческих ощущениях.
Серьезное искусство, в отличие от попсы, не раскрывает сразу своих странностей. Поэтому для традиционалистского вкуса это может выглядеть как неумение создать яркую экзотичную черту: первого впечатления, вызывающего неудовлетворяемую ностальгию, нет. От легких жанров его отличает большая глубина, которая выглядит для недостаточно восприимчивого человека как неоправданные отклонения от культурно обусловленных осей. Но именно эта глубина позволяет удовлетвориться при повторном восприятии и не вызывает порабощения. Для того чтобы можно было говорить о глубине, необходимо интегральное состояние, построенное на системе стилевых осей автора. Стилевые оси обнаруживаются, когда произведение имеет некоторую особенность, странность, которая не может быть объяснена каноном. Целенаправленная работа с материалом для автора подчинена его собственной цели. Созерцатель не видит самой этой цели, но видит, что отклонения от произвольного набора не случайны. Для сильно традиционалистского вкуса эти отклонения выглядят как ошибки, для радикального вкуса они необходимы, иначе это банальщина. Таким образом, не слишком сильный радикализм благоприятствует сохранению главенствующей роли собственно эстетического.
Презумпция собственно эстетического в реальной практике, однако, не является строго обязательной. Любой ярко выраженный тип – это нарушение синхронизации. Это проявляется в той ситуации, когда сам жанр подразумевает работу с содержанием, являющимся внешним по отношению к художественному. Таким жанром, например, является сказка, которая должна быть не только изящной, но и поучительной. При этом сами модусы сознания, ответственные за ощущение наущения, должны войти в интегральное состояние.
Несмотря на то, что радикализм может стать источником более высокого уровня успеха, так как является живым материалом, за счет которого искусство развивается, в глобальном масштабе побеждает традиционализм. Строить художественное впечатление на внешней новизне неразумно. Когда успешное произведение, эффект которого основан на новизне, переживет время своей революционности, оно потеряет свою привлекательность. Если искать новое интегральное состояние в уже сложившемся жанре, то при достижении успеха художественное произведение сохраняет этот успех, не устаревая. Кроме того, само по себе ощущение новизны возможно только тогда, когда есть от чего отталкиваться. Любой жанр можно рассматривать в различных аспектах, и одинаковое в одном аспекте будет различным в другом. Поэтому не только традиционализм невозможен без радикализма, но и радикализм невозможен без традиционализма. Оригинальность заметна только относительно сложившегося канона.
Это не означает, что рассмотренная ось может давать строгое количество типов вкуса. Оси по определению имеют количественную природу. Поэтому вкусовые предпочтения каждого индивидуума относительно этой оси имеют следующий вид: то, что сильно радикальнее его предпочтений, он будет воспринимать как ошибочную художественную задачу, а то, что сильно традиционнее – как ерунду, недостойную внимания. При этом отнесение индивидуального вкуса к категории традиционалистского или радикального будет осуществляться на основе сличения его предпочтений со средним показателем художественной практики. Это соотношение будет абсолютной характеристикой вкуса, так как сознание воспринимает одно и то же по-разному в зависимости от культурного контекста. Основная доля презрения приходится на презрение определенного уровня наблюдения к другому уровню наблюдения, претендующему на первый. Чаще всего это проявляется, когда альтернативные журналисты сравнивают произведения андеграунда с шедеврами элитарного искусства.