1.
Вместе со своими объемными тюками я ехал в Икарусе. Мимо окна автобуса проплывал привычный пейзаж. Водитель Икаруса на большой громкости слушал хит сезона – песню группы Blaster Gothic «Limey Dragon». Мало кто из пассажиров был против, так как песня в самом деле была очень хороша. Солиста группы звали Ян. Мальчик пел не так, как полагается петь солистам в академических детских хорах: он налегал на глотку, и его голос звучал более резко и трогательно. До Blaster Gothic я слышал подобное пение только один раз. Тогда папа брал меня на оперу Рыбникова «Юнона и Авось», и там в первом акте хор мальчиков пел «Господи, воззвав к Тебе услышь мя». Но тогда я был слишком маленьким, чтобы оценить прелесть происходящего, да и сделано это было, по сравнению с Blaster Gothic, довольно убого. Весь первый акт оперы я увлеченно ел печенье, а потом, когда провиант закончился, взмолился, что больше не могу. Папа ругался, что я не дал ему досмотреть блистательную постановку этого шедевра, но мы все-таки поехали домой. После этого у меня надолго пропала охота ходить в театр, а у папы – меня туда брать. Когда на всех радиостанциях заиграла музыка Blaster Gothic, я это вспомнил.
Английский язык я знал недостаточно хорошо, чтобы воспринимать слова песни на слух, но по интонациям предполагал, что там поется о чем-то интересном. Ни один уважающий себя мальчик не будет так душевно петь о какой-нибудь ерунде – например, распускать сопли по девушке, ушедшей к другому. Я вообще не понимал, как люди слушают подобную чушь: как будто не о чем больше петь! Само название песни «Limey Dragon» говорило о каком-то драконе. О каком – большой вопрос. Залезая в англо-русский словарь, я обнаружил, что слово «limey» обозначает «английский матрос». Но в одном месте песни явно слышалось слово «tree», то есть «дерево». По-английски «lime» означало «Липа». Поэтому я думал, что в песне используется игра слов, и, несмотря на то, что по-английски это бы звучало как «Lime Dragon», а не «Limey Dragon», я предполагал, что правильнее всего переводить ее название как «Липовый дракон».
Мама считала, что моя любовь к этой модной песне носит не совсем здоровый характер. Наверное, в чем-то она была права. Как только из каких-нибудь колонок доносился голос Яна, меня становилось сложно контролировать. Мама часто брала меня в супермаркет, чтобы я помогал ей донести сумки. Когда из музыкального отдела слышалась злосчастная песня, я бросал корзину и сломя голову бежал туда, чтобы пять минут постоять перед динамиком с вытаращенными от восторга глазами. Пока песня не заканчивалась, звать меня было бесполезно, а если мама пыталась увести меня за руку, то я долго оставался в прострации, печально поглядывая в сторону музыкального отдела. С папой такие фокусы не проходили: один раз я, услышав вожделенные звуки, побежал в сторону музыкального отдела, но папа крикнул «Куда?» и успел поймать меня за руку. Я сделал мученическое лицо.
– Пап, там песня про липового дракона...
– И что с того?
– Пап, это такая песня...
– Мы для чего сюда пришли?
– Не помню...
– Купить садовые ножницы и колья. Еще раз увижу, что ты так себя ведешь, дома с тобой поговорим уже по-другому.
Никакого «по-другому» я не опасался: максимум, чего следовало ожидать, – это подзатыльник. Но я любил своего отца и старался при нем вести себя прилично, чтобы не преступать грань. Правда, мама тоже расстраивалась, когда я вел себя так, как будто сбежал из психушки, но она не могла поставить себя так, чтобы ее причитания действовали как прямой запрет. То, что она делала для меня, было таким обыденным, что ее каждодневный труд я замечал только тогда, когда от меня требовалась какая-нибудь помощь: вынести мусор, помыть посуду или сходить за хлебом. Папа – это было совершенно другое дело: когда он брал меня к себе на работу в космическую лабораторию, мне казалось, что я попадаю в какой-то совершенно другой мир, состоящий из серых железных ящиков с ручками и обгорелых шаров.
2.
Впервые я услышал песню про липового дракона по телевизору. Это был не видеоклип и даже не концертный ролик, а «Телемагазин». Припев этой песни звучал в рекламе спортивного комплекса, который дикторша предлагала приобрести «всего за 269 долларов». Тогда меня просто шокировали вопли тринадцатилетнего пацана на фоне каких-то гулких щелчков, но мелодию я запомнил. Я думал о том, что она написана специально к рекламе, и было бы страшно, если бы на свете всерьез существовала такая музыка. Когда на экране появлялся мальчик в трусиках, в ускоренном темпе выполнявший упражнения на спортивном комплексе, музыкальное сопровождение неплохо создавало подходящую атмосферу. Предполагалось, что этот спортивный комплекс обладает чудодейственными свойствами, но приобретать его за такие деньги никто не собирался. Правда, моя двоюродная сестра как-то позвонила по указанному номеру, но родители успели ее остановить.
– Ты куда звонишь?
– Я хочу спортивный комплекс.
– Ты что, с ума сошла?
– Ну там же сказали: «всего за 269 долларов»...
Тогда она была еще слишком маленькой, чтобы знать цену деньгам.
У многих моих одноклассников был магнитофон. А у меня не было. Несколько человек из нашего класса, включая меня, ходили к Марине Николаевне на дополнительные занятия по английскому языку. У нее была дочь Оксана, которая тоже занималась вместе с нами. Так как преподаватель английского языка зарабатывал намного больше, чем инженер космической лаборатории, магнитофон у них, конечно же, был. Мы занимались в гостиной, сидя за большим столом. После занятий Оксана уходила в свою комнату. Иногда она включала музыку. Обычно в это время я со всеми прощался и спокойно уходил домой, но однажды мне пришлось остановиться.
Сквозь закрытую дверь в комнату Оксаны звучала знакомая мелодия. Я отложил сапог, который уже собрался было надевать, и осторожно подошел к комнате. Приоткрыл дверь и спросил:
– Можно?
– Входи, конечно, – сказала Оксана.
Она танцевала на ковре под звуки той самой песни из «Телемагазина». Я обратил внимание, что на кассете песня звучит не совсем так, как по телевизору: помимо странных щелчков, в аккомпанементе присутствовали вполне человеческие звуки гитары и органа.
– Что это за музыка? – спросил я?
– Это Blaster Gothic, – последовал ответ.
– Это что?
– В смысле?
– Ну, композитор? Или вещь так называется?
– Это группа, – ответила Оксана с презрительным видом, продолжая танцевать. – А песня называется «Limey Dragon».
До конца песни я внимательно слушал и смотрел, как танцует Оксана. Она делала странные движения, как будто занималась аэробикой. Когда она прикладывала руку к затылку и трясла головой, у меня еще почему-то возникали ассоциации с лошадиными скачками.
– А ведь это красивая песня, – заключил я, когда песня закончилась.
Мне было немного не по себе от собственных слов. Я обычно называл красивой совершенно другую музыку. Из нашего старенького радио, которое включалось в особую, еще советскую розетку, звучала либо классика, либо новости.
После этого я попрощался с Оксаной и Мариной Николаевной и ушел. На следующей неделе я подготовился к занятиям гораздо лучше, чем обычно. Репетируя дома заданный текст, я сам был потрясен тем, как хорошо я, оказывается, умею читать по-английски. Во время занятия первую половину текста читала Оксана, потом Марина Николаевна остановила ее и велела читать мне. Слушая, как быстро и уверенно читает Оксана, я был убит: мне было понятно, что как бы я ни старался, Оксана все равно лучше. Тем не менее, я старался изо всех сил. Результат оказался неожиданным.
– Молодец, Олег, пять, – сказала Марина Николаевна, когда текст закончился.
– Почему пять?
Марина Николаевна удивленно поняла брови.
– Ну я же понимаю, что Оксана читала лучше...
– Оксана читала на четыре, – холодно произнесла Марина Николаевна. – Она тараторила, все мешая в кашу. А англичане говорят со смысловыми группами, – после этого она обвела взглядом всех сидящих за столом. – Олег читал более медленно, чем Оксана. Но я ставлю оценки не за скорость. Главное, чтобы вы читали правильно.
На этом мои приключения во время занятия не закончились. Меня не спрашивали, и мне стало скучно. Я заглянул под стол и нашел на нижней полочке какие-то резиновые трубочки.
– I'm sorry, but what is it ? – спросил я, показывая Марине Николаевне одну трубочку.
– It isn't your business, isn't it ? – ответила Марина Николаевна вопросом на вопрос.
Немного подумав, я поправил:
– Is it, - сказал я. – У англичан же не бывает двойных отрицаний.
– Ой, да, – произнесла Марина Николаевна и улыбнулась. – Олег у нас сегодня герой дня. Но чужие вещи все равно трогать неприлично, – добавила она назидательным тоном.
В конце занятия я получил пятерку с плюсом. После этого сразу прошел вместе с Оксаной в ее комнату.
– Оксана, включи мне, пожалуйста, снова этих... Баста Гротик...
– Чего?
– Ну, то же самое, что на прошлой неделе.
– А! – Оксана засмеялась. – Я тоже очень люблю Blaster Gothic.
Оксана взяла с полки коробку с кассетой, на вкладыше которой от руки было написано Blaster Gothic. Мне пришло в голову, что «готик» по-английски должно писаться не так. Когда она достала кассету, меня несколько удивили маленькие круглые дырочки по периметру барабанов, на которые наматывалась пленка. Раньше я видел кассеты только мельком, но у меня было такое чувство, что в этих дырочках есть какой-то особый смысл. По крайней мере, на кассетах, которые я видел до сих пор, таких дырочек не было.
Тогда я впервые прослушал песню «Limey Dragon» от начала до конца. Я все время ждал, когда же будет тот кусок из рекламы, но его не было. Из-за этого я не ограничился одной песней и стал слушать кассету дальше. Следующей шла короткая незатейливая песня с героическим соло на валторне. Третья песня Оксане не очень нравилась, так как помимо звонкого мальчишеского голоса, там звучали грубые крики мужика. Аккомпанемент был соответствующий. Мне это, наоборот, показалось любопытным. Следующая песня начиналась с печального вступления на басовой флейте и по духу напоминала «Limey Dragon». Но как только мальчик запел, все сразу поменялось: его голос, обильно обработанный эхом, звучал как панихида.
– Фу, – сказал я. – Как умирающий лебедь.
– А мне нравится, – сказала Оксана. – Это же страдальческая песня.
– Death ! – пропел Ян. Музыка в этом месте стала поживее.
Вместо того чтобы обрадоваться смене волынки, я еще больше загрустил.
– Не, не нравится. Дурацкая песня. А первые три хорошие. Ладно, я пошел.
– Уже? – спросила Оксана. Ей явно хотелось продолжить знакомить меня с творчеством группы. Она остановила воспроизведение и принялась мотать. – Тут дальше есть более веселые песни. – Она снова включила воспроизведение. На меня обрушился какой-то жутковатый пассаж со звуками наковальни. – Так, это меня уже на «Pagan Choral» занесло, – прокомментировала Оксана и продолжила мотать. Во время следующей остановки послышался заводной ритм с довольно грубой электронной подкладкой. Голос Яна на этом фоне звучал как-то резко и гнусаво, как у мартовского кота. – Ага, – сказала Оксана и снова начала мотать. На следующей остановке послышался размеренный ритм с торжественными фанфарами. – Сейчас, эта закончится и начнется та.
На самом мощном месте музыка закончилась ударом гонга. Следующая песня начиналась с хрипловатого басовитого звука, к которому добавилось нежное пение Яна на букве «А». Потом врезался жесткий бас, и Ян начал петь со словами. Пение сопровождал резкий и гнусавый звук, напоминающий ситар. Не удивительно, что в этом куске песни голос Яна показался похожим на кошачий. Песня состояла из множества очень коротких куплетов. Местами куплеты были разделены проигрышем, сыгранным на каком-то резком и хриплом звуке, напоминающем шумы настраиваемого радиоприемника. Песня показалась мне грубоватой и какой-то неизысканной, но я дослушал ее до конца.
– Спасибо, – сказал я, когда песня закончилась. – Ну я пойду?
– Счастливо, – сказала Оксана.
3.
После этого мои оценки на дополнительных занятиях по английскому языку существенно улучшились. Каждый раз после занятий я оставался у Оксаны в комнате, чтобы послушать одну-единственную песню. Я быстро понял, что остальные меня как-то не интересуют, и Оксана больше не настаивала на том, чтобы я ознакомился со всем репертуаром группы. Зато теперь, когда рекламу спортивного комплекса передавали по телевизору, музыка из нее стала мне нравиться. Нигде больше я не мог услышать голос Яна в таком сопровождении.
Как будто я каждый раз вырывал у масс-медиа свой кусок.
Вскоре, общаясь с одноклассниками, я понял, что Blaster Gothic – это не самородок, найденный лично мной в темном подвале и не наша с Оксаной тайна, а очень популярная группа. Другим открытием для меня стало то, что в основном говорили не про «Limey Dragon», а про «Sougargargies». Так называлась песня, похожая на панихиду; я это понял, поскольку это странное слово несколько раз там встречалось, и не заметить его было сложно. Но так как в это же время Оксана уехала на дачу, шанса дослушать эту песню до конца и узнать, что же в ней нашли мои однокурсники, не было. В супермаркете я почему-то слышал только «Limey Dragon». Вскоре и я поехал на дачу, а Blaster Gothic остались в городе. Иногда я пытался воспроизвести их музыку, работая на огороде, но папа заявил, что современная музыка его раздражает. Да и то, как это у меня получалось, оставляло желать лучшего.
В конце лета мама с папой уехали в город, и я остался на даче с бабушкой. Мне кажется, что мои попытки спеть песню про липового дракона ей тоже не нравились, и я с нетерпением ждал момента, когда мой дачный сезон закончится, и я вернусь в город. В конце августа я, наконец-то, попрощался с бабушкой, собрал свои вещи, сел в Икарус и поехал. Мое долготерпение было вознаграждено: водитель слушал ту самую песню. Я ждал, что через две песни последует «Sougargargies», которую я так ни разу и не слышал полностью, но судьба, видимо, решила, что с меня хватит. Водитель слушал не Blaster Gothic, а сборник хитов.
Поднявшись на свой этаж, я позвонил. Дверь открыла мама.
– Привет, сынок! Как доехал?
– Нормально.
Мы обнялись.
– Где папа?
– Он ушел в гости к дяде Игорю. Заходи, мойся, переодевайся.
Я поставил рюкзак и две сумки в коридоре, снял куртку и ботинки, одел домашние тапочки и прошел в ванную комнату. Я долго и тщательно мыл руки, лицо, наслаждаясь осознанием того, что теперь снова увижу Оксану и ее магнитофон. Потом я переодел штаны и открыл дверь своей комнаты.
Я рассчитывал увидеть свою комнату такой, какой я ее оставил три месяца назад – может, более прибранной усилиями мамы. Но то, что я увидел, превзошло все мои ожидания. На моем столе перед окном сверкал новенькими кнопками магнитофон.
– Мама! – крикнул я.
Мама вошла.
– Ну как, тебе нравится? – спросила она.
Я даже не знал, что и ответить.
– Супер, – с трудом выговорил я. – Это кто?
– Я рассказала папе, что последние полгода ты получаешь у Марины Николаевны одни пятерки, и он решил сделать тебе сюрприз. Когда у тебя был день рождения, папа был в командировке и не смог приехать. Ему дали хорошую премию, и он купил тебе подарок. Слушай на здоровье, сынок.
Я бросился к маме целоваться. Потом я подошел к столу и обнаружил, что рядом с магнитофоном лежит инструкция. Довольно долго я ее изучал, чтобы не дай Бог не повредить священный инструмент. Рядом лежало несколько кассет. Я внимательно рассмотрел каждую из них. Там были Рыбников, Агутин, Газманов, ABBA и Поль Мориа. Это были самые обычные кассеты, и ни на одной из них не было таких дырочек, как на той, у Оксаны.
Весь вечер я слушал магнитофон. Шипение пленки напоминало мне машинное масло, в котором плавают звуки музыки.
На следующий день я впервые пошел в супермаркет один и сразу же направился к музыкальному отделу. Я склонился над прилавком в поисках вожделенного сочетания букв. Увидев его на одной из кассет, я убедился, что у Оксаны оно было написано правильно.
– Кхм! – обратился я к продавцу.
– Да?
– Дайте мне... вот эту кассету.
Продавец открыл прилавок. Я взял кассету в руки. Глядя на голубой фабричный вкладыш, я подумал: то, что раньше я получал урывками, теперь будет моим безраздельно. От одноклассников я знал, что альбом, который был у Оксаны, называется «The Voice Of The White Dragon». Но на кассете значилось: «Let's Sing A Song». На обложке было нарисовано что-то вроде пасмурного неба с птицами и крестом на переднем плане. Перевернув кассету, я увидел список песен. Он показался мне очень длинным. Песня «Let's Sing A Song» шла самой первой. «Limey Dragon» была первой на стороне B, за ней следовала «Sougargargies». Я решил, что этого будет достаточно для того, чтобы кассета мне понравилась, и купил ее.
Дома я сел за стол и внимательно оглядел кассету. То, что вначале показалось мне пасмурным небом, оказалось крупной фотографией радужки серо-голубого глаза. Я вставил кассету в магнитофон и нажал на кнопку воспроизведения.
Из магнитофона зазвучала знакомая песня. Это была «Let's Sing A Song». Оказывается, я уже слышал ее, но не обращал внимания, потому что ее пел тот самый мужик, который кое-где орал на оксаниной кассете. Но, насколько я помнил, тогда песня была короткой. Здесь она превратилась в сложную рапсодию с необычными вариациями. Многое было построено из таких звуков, про которые я бы в жизни не подумал, что их можно использовать в музыке. На внутренней стороне вкладыша я увидел список воспроизведения более крупными буквами. После названия первой песни я в скобках увидел надпись «Long Version», и понял, в чем дело. В конце стороны B та же песня значилась без уточнения.
Дослушав до конца «Let's Sing A Song (Long Version)», я решил не ждать и принялся перематывать кассету вперед, чтобы сразу добраться до начала стороны B. Промотав около двух третей, магнитофон вдруг издал странный звук и остановился. Я решил, что добрался до конца кассеты, и перевернул ее.
Запись зазвучала так, как будто была начата не сначала. Несмотря на то, что в этом месте должна была быть «Sougargargies», если не следующая песня, я услышал знакомый ход из «Limey Dragon». После этого пошли какие-то совсем странные звуки, как будто лобзиком пилят пластмассу. Взглянув на вкладыш, я убедился в том, что после названия «Limey Dragon» в скобках стоит «Headless Version», и решил все странности звучания списать на это. Оставив кассету играть, я принялся изучать список песен.
После каждой песни было указано время звучания. Кроме того, общее время звучания было указано для каждой стороны. Сторона A имела продолжительность 23 минуты 18 секунд, а сторона B – 23 минуты ровно. Но, прикинув, какими должны быть суммы, исходя из указанного времени каждой песни, я понял, что здесь что-то не так. Сторона A никак не могла быть длиннее стороны B.
К этому моменту странные звуки, доносившиеся из магнитофона, стали мне надоедать. Мне показалось, что они длятся уже больше, чем 3 с половиной минуты, заявленные в списке воспроизведения.
Я расстроился, что мне попалась какая-то паленая кассета.
Я хотел просто альбом «The Voice Of The White Dragon», а получил черт знает что. Наверное, это была неправильная кассета Blaster Gothic, потому что на барабанах не было дырочек.
Я выключил магнитофон и достал кассету. Внимательно глядя на нее, я подумал, что с ней что-то не так. На стороне A был изображен нотный стан и красовалась надпись «Музыкальная коллекция. High quality system». На стороне B на нотном стане располагались нотки, было написано «Dolby System» и изображен соответствующий значок. Эти нотки как-то не вязались с теми странными звуками, которые были записаны на кассете. Но дело было не в этом.
Я открыл ящик стола и достал другие кассеты. Внимательно сравнивая их с кассетой Blaster Gothic, я, наконец, обнаружил, почему она выглядит как-то не так. На всех остальных кассетах винтики были со стороны A. И лишь на этой они чернели со стороны B. Мне пришло в голову, что сторона A лицевая, а B – изнаночная.
В этом было что-то не так.
Я снова перемотал кассету на сторону A и начал слушать ее сначала. На этот раз автостоп не выделывал никаких фокусов и дал перемотать пленку полностью. Я заново прослушал « Let's Sing A Song», потом принялся слушать те песни, которые шли дальше. На стороне A было заявлено шесть песен, причем пятая из них – «Limey Dragon», да еще и безо всяких версий, а шестая – «Sougargargies (7" Version)». Три песни, последовавшие за «Let's Sing A Song», особого впечатления не произвели, после чего кассета опять вырубилась. Я предположил, что дошел до последней трети кассеты, где автостоп сработал при перемотке, и вынул кассету. Но оказалось, что кассета полностью проигралась и теперь перемотана на начало стороны B. Я опять почувствовал себя обманутым: меня снова лишали того, ради чего я покупал эту кассету. Я решил попытать счастья в последний раз, поставил кассету на сторону B и начал слушать.
4.
Сначала я ожидал, что услышу тот же ход, с которого началась моя предыдущая попытка послушать сторону B , но догадка не подтвердилась. Из магнитофона начал доноситься рокочущий гул, поначалу тонущий в шумовом фоне, но постепенно нарастающий. На фоне этого гула послышался голос Яна, читающего какой-то текст. Интонация была очень вкрадчивой, как будто это было заклинание. В какой-то момент мне показалось, что голос произнес «Close your eyes», и я последовал этому приказанию.
Вместо цветных пятен, как это обычно бывает, когда закрываешь глаза, я неожиданно увидел то, что никак не могло быть плодом моей фантазии. Я летел в огромном пространстве, освещенном рыжеватым светом. Подо мной простиралась полупрозрачная пластмассовая крыша, и я стремительно приближался к ней. Ощущения были слишком точными и конкретными, я даже чувствовал прикосновение прохладного ветра к моей коже. Я все еще слышал звуки музыки, окружавшей меня; голос Яна по-прежнему читал заклинание, но к гулу добавилось жужжание. Когда Ян замолчал, я услышал свист ветра, отражающийся от пластиковой крыши. Я вспомнил, что когда летишь на самолете, турбины тоже слышно только на взлете и посадке, когда их рев отражается от земли. По мере того, как крыша приближалась, свист нарастал. Я попытался зажмуриться, чтобы не видеть, как я разобьюсь о крышу, но это ни к чему не привело: мои глаза и так уже были закрыты. Открыть их и тем самым прервать магический полет я тоже почему-то не мог.
Через мгновение я коснулся крыши. Свист сменил электрический треск, я пробил крышу насквозь и плавно заскользил вниз. Надо мной был туман. Внизу простирался северный пейзаж. Я сразу подумал, что это, наверное, связано с происхождением авторов музыки, в которую я попал. Послышались знакомые щелчки из «Limey Dragon», не сопровождаемые на этот раз никакими другими звуками, кроме собственного эха. Суровые ельники, унылые болота с чахлыми деревьями по периметру и поросшие мхом гранитные скалы все приближались. Зависнув в нескольких метрах над заброшенной железной дорогой, рассекающей тайгу, я как бы спрыгнул с облака тумана и мягко приземлился на ноги. Далеко позади железная дорога уходила к болоту. Впереди над лесом возвышались какие-то руины.
Оглянувшись вокруг, я обнаружил, что рядом со мной стоят подростки примерно моего возраста. Сначала я увидел юного негра, потом японскую девочку.
– Э-э-э… – протянул я, пристально глядя на японку.
Ее глаза как-то странно расширились. Я посмотрел туда же, куда и она, и обнаружил, что со стороны развалин к нам приближается непонятное существо.
Через несколько секунд стало ясно, что это зеленый дракон, на шее которого сидит белокурый мальчик. Дракон приземлился в нескольких метрах от нас, мальчик спрыгнул на землю, запел, и я понял, что это Ян. Он пел припев от «Limey Dragon» на фоне одних щелчков, точно так, как это было в «Телемагазине».
Это было невероятно. В этом странном месте музыка воспринималась совсем не так, как когда я впервые услышал ее в рекламе спортивного комплекса.
На юном певце был темно-зеленый костюм, свисавший лохмотьями. Его дракон выглядел под стать хозяину: темно-зеленые крылья, вместо чешуи липовое лыко, вместо ушей липовые листочки. Закончив петь, Ян обратился к нам с речью.
– Я собрал вас здесь, потому что мне нужна ваша помощь. Об этом моя следующая песня.
Дальше послышались звуки басовой флейты – их издавал дракон. Это было вступление к песне «Sougargargies». Ян запел. Впечатление от панихиды было совсем не таким, как когда-то в комнате у Оксаны. Теперь все было всерьез, и Ян обращался с мольбой к каждому из нас. Он спел один куплет, в котором рассказывалось о том, кто такие сугаргаргии. Это были летающие ящеры-мутанты. Сугаргаргии очень агрессивны, но долгое время они были объектом исследований в биологической лаборатории. Однажды случилось так, что сугаргаргии попали в руки Арктфурга – человека, мечтавшего о власти. Теперь, благодаря доставшейся ему сокрушительной силе, он – жестокий тиран, его режим охраняют смертоносные мутанты.
Пока Ян пел, я обнаружил, что что-то оттягивает мой карман. Засунув туда руку, я извлек футляр от своей кассеты Blaster Gothic с вкладышем. К моему удивлению, он был не пустым: кассета находилась внутри и смотрела на меня винтиками своей стороны B. Мало того, барабаны кассеты крутились, сейчас она была на начале стороны B и неуклонно двигалась к ее концу. Я попытался открыть футляр, но он был словно запаян. Оглядевшись вокруг, я увидел, что у моих товарищей в руках такие же кассеты, и они тоже с удивлением их рассматривают.
– Это ваши хронометры, – пояснил Ян. – Вы должны все успеть, пока не кончилась пленка. Садитесь на спину дракона, у нас мало времени.
Дракон припал к земле, чтобы нам было удобнее на него залезать. Последним сел Ян, убедившись, что все мы разместились между выступами хребта, и дракон взлетел. Ян снова запел припев от «Limey Dragon», на этот раз его сопровождал обычный аккомпанемент, после чего музыка стихла, и до наших ушей некоторое время доносилось лишь ритмичное поскрипывание драконьих крыльев. Я вспомнил, что именно этот звук я услышал во время своей первой попытки прослушать сторону B. Полет продолжался довольно долго. Я пытался заговорить с соседями, но каждый раз мое сознание окутывал туман, как будто нам предначертано совершить определенное путешествие, и мы не должны делать ничего, что могло бы внести помехи в план, составленный кем-то свыше. Я мог видеть своих спутников, заброшенных сюда из моего же мира, но общение с ними могло привести к непредусмотренному варианту развития событий и потому пресекалось. Я чувствовал, что с самим Яном я могу общаться без этих затруднений, но он сидел от меня слишком далеко.
Дракон летел невысоко над заброшенными железнодорожными путями. Руины приближались. Не долетев до них пару сотен метров, он приземлился, и Ян слез с его спины. Мы последовали примеру певца, дракон скрылся в лесу.
– Дальше лететь воздухом опасно, – пояснил Ян. – Нам нужно попасть в заброшенный монастырь, где Арктфург устроил темницу для особенно опасных противников своего режима, и освободить Болди.
Это имя сразу отозвалось в моем сознании. Я вспомнил, что в списке песен было такое название. Я знал, что в переводе с английского слово «bold» означает «удалой». «Boldy», по-видимому, было именем, полученным из этого слова тем же способом, что и «Limey Dragon».
Мы направились к руинам.
– Сейчас мы дойдем до конца железной дороги и увидим тоннель, – продолжал Ян. – Я пойду в темницу, где сидит Болди, а вы будете следить за воротами.
– А кто такой Болди? – спросил кто-то из нас. Возможно, это был и я; понять это было сложно, так как вопрос напрашивался сам собой.
Из леса послышались звуки флейты, наигрывающие грустную мелодию. Видимо, это дракон снова начал аккомпанировать своему хозяину. Ян запел.
5.
Когда-то ребята организовали лесной лагерь, предназначенный для тренировочных боев. Лидером начинания была бойкая девушка по имени Аджуна. Первое время это было просто развлечение, но со временем уровень подготовки в лагере возрос настолько, что ребята могли бы дать фору национальной гвардии. Среди друзей Яна был мальчик, который умел прыгать по деревьям лучше белки. Иные видели, как он прыгал с одного дерева на другое, делая в полете сальто. Во время тренировочных боев он показывал невероятное мастерство во владении оружием, чем, собственно, и заслужил свое прозвище. Однажды Удалой устроил показательный номер: встал лицом к стене, так что любой желающий мог кинуть нож в его голову. У парня было так развито чутье, что, даже не видя ножа, он каждый раз отклонял голову в нужную сторону, и за все время проведения номера остался без единой царапины. Весь лагерь был потрясен и пророчил Удалому большое будущее.
Никто не знал, кто он на самом деле. Считалось, что в обычной жизни он ведет себя как простой пацан, прилежно учится в школе и ничем не выдает вторую сторону своей натуры. Даже сам Ян толком ничего не знал об Удалом, несмотря на то, что ему как-то пришлось ухаживать за ним. Тогда Удалой провалился в трясину, сумел выбраться, но сильно простудился, и его сразила лихорадка. Он ничего не говорил, только просил о глотке ветра. Тогда Ян вынес Удалого на улицу, и вскоре тот действительно пошел на поправку. Но до конца выздороветь ему было не суждено: как раз тогда Арктфург проник в биологическую лабораторию и выкрал несколько сугаргаргиев. Против тирана выступил лесной лагерь. Однако как национальная гвардия, так и натренированные бойцы лесного лагеря оказались бессильны против летающих мутантов. Ребята спрятались в тайниках, расположенных в стволах старых деревьев. Но Удалого среди них не было. Кто-то вспомнил, что видел, как он в окровавленной тунике бежал по ветвям деревьев куда-то в лес. Удалой явно был не в лучшей форме, и не мог прыгать так же ловко, как раньше. Когда все стихло, ребята снарядили небольшой отряд на поиски героя. Лес не подавал признаков жизни: поломав множество деревьев, сугаргаргии улетели вслед за своим хозяином. Довольно быстро среди бурелома удалось найти бездыханное тело в белой окровавленной тунике. Голова была разбита о камень, лицо было не опознать, но по одежде и волосам ребята решили, что это Удалой.
Аджуна была сильно опечалена этой новостью. Некоторое время лагерь существовал за счет охоты, не подавая признаков жизни и не получая никаких вестей из внешнего мира. Аджуна надеялась, что когда политические сложности в стране минуют, о ребятах вспомнят и начнут искать, ведь за пределами леса остались родители и школы. Чужаков в лесу натренированные бойцы заметят первыми, и в зависимости от того, кем эти чужаки окажутся, либо встретят с распростертыми объятиями, либо окажут сопротивление.
Однажды Аджуна собрала всех бойцов, которые в этот момент не были на охоте, и рассказала им, что во сне видела Удалого. Он был в какой-то яме, заросшей по стенам плесенью, и протягивал руку помощи.
- Он жив, я это чувствую, - сказала Аджуна. – Он сам послал мне этот сон, чтобы мы помогли ему. Теперь мы должны быть очень внимательными, чтобы не пропустить знак судьбы.
Знак им был в тот же вечер, когда вернулись охотники. Они несли убитую птицу, к ноге которой был привязан кусочек материи. Развернув его, Аджуна обнаружила, что это письмо.
«Я в заброшенном монастыре, келья 4D. Ян должен привести помощь из другого мира. Возвращайтесь в город. Удалой».
Почерк был вялый и неровный, как будто письмо было написано сильно измученным человеком. Оставалось лишь дивиться тому, как Удалой поймал птицу и привязал к ее ноге кусочек материи. Вряд ли это письмо было приманкой Арктфурга. Скорее всего, дело было так: Арктфург поймал Удалого, не укрывшегося во время битвы, и подбросил в лес похожий на него труп.
Аджуна распорядилась так, как было написано в письме. Ребята вернулись к родителям, безвременно оплакивавшим кончину своих чад, и снова пошли в школы. Ян записался в секцию сольного пения. На одном из школьных мероприятий, куда были приглашены родители, Ян спел несколько песен, сочиненных в лагере, и пробрал публику до костей. К счастью для него, в зале сидел очень богатый человек, который после концерта подошел к Яну с предложением поучаствовать в интересном проекте. Несколько дней назад он познакомился с композитором, которому для нового альбома нужен красивый голос мальчика. Услышав голос Яна, он понял, что это именно то, что нужно.
Прошло несколько дней, и Ян со своими родителями пришел по указанному адресу на студию. Композитор был одет в берцы и курточку с капюшоном, и вообще имел довольно воинственный вид. Родителям он не понравился, но Ян чувствовал в происходящем глас судьбы, и рьяно приступил к разучиванию песен. Так появился проект Blaster Gothic. Незатейливая музыка, окрашенная голосом Яна, зазвучала божественно. Сначала была выпущена песня «Let's Sing A Song», потом альбом «The Voice Of the White Dragon».
6.
Долгий рассказ закончился. Я подумал о том, что он, должно быть, занял много времени, к тому же Ян это не просто рассказал, а пропел. Я достал из кармана кассету и обнаружил, что пленка отмоталась едва ли на половину. Я поймал себя на мысли, что все это невозможно было уместить в несколько куплетов. В самой песне были лишь отдельные образы, обрывки истории, но мое сознание домысливало ее так, что получался связный и подробный рассказ. Все время, пока звучала песня, мы шли по шпалам, заросшим чахлой травой, и, в конце концов, подошли к старой стене, покрытой мхом. Перед нами зиял старый железнодорожный тоннель.
– Нам надо разделиться попарно, – сказал Ян. – Каждая пара пойдет к своим воротам и займет их. У каждого из вас должен быть фонарик – здесь они вам пригодятся; только не пользуйтесь ими около ворот без необходимости. Если все пройдет нормально, от этого входа мы с Удалым пойдем против часовой стрелки и всех заберем. Следите за своими хронометрами: если увидите, что времени осталось мало, идите внутрь. Тут на стене есть схема монастыря, – Ян приподнял моховой покров, и мы увидели древнюю схему, высеченную в граните. – Мы находимся вот здесь. Келья 4D – вот здесь. Только по этому коридору к ней не пройти, он завален, имейте в виду. Вопросы?
Вопросов не было. Мы разбились на пары; мне досталась юная японка по имени Акико. Ян пошел в тоннель один; мы двинулись каждый в свою сторону. Нам с Акико надлежало занять свой пост у вторых ворот справа от тоннеля. Мы вошли в густой еловый лес, и тут же нам пришлось достать фонарики: под сенью старых деревьев дневной свет моментально померк. Лучи фонариков вырывали из тьмы заросшие мхами и лишайниками стволы древних елей и чахлый подлесок. Неподалеку от стены монастыря по лесу проходила тропинка, огибавшая его кольцом. Она выглядела очень старой: это была небольшая ложбина в земле, с бровок которой свисала мертвая трава.
– Давай мы будем по очереди использовать фонарики, – предложила Акико. – Одного на двоих нам хватит, так дольше будем со светом.
– У нас осталось минут десять, – возразил я. – Взгляни на хронометр.
– В любом случае, чем меньше света, тем меньше мы привлекаем внимания.
Вздохнув, я выключил фонарик. Мне казалось, что единственными существами, чье внимание привлекал испускаемый нами свет, были огромные черные бабочки. Треск их крыльев, едва заметный свист ветра в ветвях елового леса, и ритмичный шорох наших шагов создавали специфическую звуковую гамму. Я подумал, что это, наверное, тоже часть музыки, в которую мы попали. Периодически издалека доносились звуки, напоминающие не то шум ротатора, не то хохот. Мы с Акико предпочитали не думать о происхождении этих звуков.
Затем мы прошли через развилку: влево отходила такая же древняя тропинка, как и та, по которой мы шли. Она вела к первым воротам. Наша развилка была следующая. Пройдя несколько десятков шагов, мы обнаружили, что дорога круто пошла вверх. Луч фонарика еще выхватывал из тьмы очертания тропинки, но теперь она выглядела не как углубление в земле, а как песчаная насыпь поверх бурелома. Впереди забрезжил свет. Пройдя еще несколько шагов, мы оказались на вершине. За то время, пока мы шли по лесу, наступил вечер. Небо было сиреневато-серым, и ельник черной стеной окружал нас. Я посмотрел на свой хронометр и с удивлением обнаружил, что пленки осталось еще довольно много – где-то одна треть.
Мы снова спустились во мрак и почти сразу же увидели развилку, ведущую ко вторым воротам. Дойдя до проема в заросшей мхом стене, мы выключили фонарик и остановились, сели и прислушались. Звук, временами беспокоивший нас в лесу, здесь стал постоянным и более отчетливым. Больше всего он напоминал шум конвейера, который делался то громче, то тише. Иногда на него накладывался протяжный гул, напоминающий гудок поезда. Вблизи монастыря лес был реже, и в свете вечернего неба еще можно было различить лица друг друга. Оценить оставшееся количество пленки в хронометре уже было проблематично, периодически нам с Акико приходилось по очереди отходить в лес, включать фонарик, и смотреть, сколько остается сидеть и ждать.
Внезапно наше ожидание прервала большая птица, с криком бросившаяся на нас. Я попытался прогнать незваную гостью, но Акико меня остановила.
– Смотри, – сказала она, указывая на ногу птицы.
Я пригляделся и увидел, что к ноге привязан кусок ткани. Акико протянула руку, и птица села на нее. Несмотря на то, что было темно, я отчетливо увидел, с каким трудом хрупкая японка выдерживает вес большой птицы. Я как можно скорее включил фонарик, снял с птичьей лапы письмо, развернул и прочитал:
– «Я видел во сне, что вы скоро ко мне придете. Не сидите у ворот, идите скорее внутрь и уничтожьте Машину Желаний. Поторопитесь, а то будет поздно. Удалой».
Дальше на куске ткани был нацарапан план монастыря и жирным контуром обведено место, где располагается Машина Желаний. По-видимому, Удалой писал на обрывках своей одежды осколком кирпича. Птица вспорхнула на ветку сухого куста неподалеку, и Акико с облегчением вздохнула. Мы думали взять письмо с собой, я собрался положить его в карман, но тут птица взлетела и клюнула меня в шею.
– Что она хочет? – удивился я.
Я обернулся, и птица попыталась вырвать письмо у меня из рук, после чего снова заняла свое место на ветке. Я подумал, что она должна перенести послание дальше, к другим кордонам. Еще раз внимательно оглядев схему, чтобы запомнить, я свернул письмо и привязал его к ноге птицы. Птица улетела.
– А как Ян узнает, что мы пошли к Машине Желаний? – спросила Акико.
– Удалой скажет. Если, конечно, это письмо не ловушка.
– А если ловушка?
– В таком случае, будем надеяться, что не все мы на это поведемся.
Мы зашли в проем.
– Я думаю, у нас есть необходимость в том, чтобы включить фонарик, – сказал я.
Акико промолчала. Я достал свой фонарик, и мы пошли по коридору. Местами стены были облицованы мелким кафелем, местами покрыты облупившейся штукатуркой. Везде зияли черные проемы боковых ходов, и нужно было быть очень внимательным, чтобы не пропустить нужный. По мере того, как мы шли, шум конвейера и гудки становились все громче. Периодически мы спотыкались о какие-то железные предметы, отдававшиеся резким жужжанием. Пройдя очередной поворот, мы подошли к решетчатым дверям, ведущим в большой темный двор. Оттуда громко доносился звук конвейера.
Галантно пропустив Акико вперед, я намеревался пройти следом, но тут раздался гудок, и Акико ринулась назад, чуть не сбив меня с ног; я уронил фонарик во тьму. Мы бросились назад по низкому коридору, заткнув уши. Здесь, вблизи Машины Желаний, этот звук был невыносимо мощным, воздух вибрировал от него как при сильном ветре. Было непонятно, как старые стены выдерживают это постоянно и не разрушаются. Гудок длился несколько секунд, но нам показался невыносимо долгим. Когда он, наконец-то, прекратился, Акико собралась достать свой фонарик, но увидела, что в этом нет необходимости: во время гудка Машина Желаний испускала рыжеватый дым, который светился в темноте. Японка сунула руку в другой карман, вытащила свой хронометр, посмотрела на него и показала мне. У нас оставалось минут пять.
– Ты не запомнила, с какой периодичностью включается этот гудок? – спросил я.
– Минуты полторы. Я думаю, у нас будет время на то, чтобы пройти на этот двор и посмотреть на машину.
– Вряд ли это что-нибудь даст. Если мы не встретим Яна с Удалым, мы не узнаем, что можно сделать с этой машиной.
Вокруг стремительно темнело: дым быстро растрачивал свое свечение. Акико достала фонарик, и мы зашли на двор. Даже без гудка лязг конвейера был таким громким, что мы с трудом слышали собственный голос. Машина Желаний выглядела как огромный саркофаг с кирпичной трубой. Мы попробовали обойти ее кругом и через несколько шагов увидели впереди свет. Не долго думая, мы побежали вперед и чуть не сбили с ног Яна, в одной руке державшего фонарик, а другой поддерживавшего истощенного мальчика в рваной рубашке. Ян жестом поманил нас за собой, и мы ушли в боковой проход.
– Очень хорошо, что вы сюда пришли, больше, видимо, никто не откликнулся, - сказал Ян. – Знакомьтесь, это Удалой. Очень хорошо, что он еще жив.
– После следующего гудка нужно будет взять кувшин «вулканчика» и забросить его в трубу, – хрипло перебил его Удалой, явно недовольный тем, что певец даже не заметил, как цинично выразился. – Залезть туда нереально, нужно что-то типа пращи.
– Я умею кидать камень из пращи, – отозвалась Акико и принялась снимать свой пояс. – Кувшин с «вулканчиком» у нас?
Ян собрался было что-то ответить, но тут Машина Желаний начала издавать гудок. Я обратил внимание, что ему предшествует малозаметный скрежет, и заткнул уши. От вибрации с пола поднялась пыль, и мне нестерпимо захотелось чихнуть. Пока гудок закончился, у меня чуть глаза не вылезли из орбит, и лишь потом я наконец-то с наслаждением чихнул. Акико торопливо сняла с себя пояс и завязала на нем затяжную петлю. Ян протянул мне кувшин с какими-то красноватыми кристаллами.
– Нужно, чтобы кто-нибудь контролировал меня сбоку, – сказала Акико. – Для начала мне надо потренироваться на камнях.
– Я буду контролировать, – сказал я. – А туда можно бросать камни?
– Можно, – сказал Удалой. – Скорее, у нас мало времени.
Ян оглянулся вокруг и поднял с пола несколько кусков отвалившейся штукатурки.
– Это пойдет?
– Пойдет, – сказал Удалой. – Все, вперед. Да помогут вам подлинные боги.
Мы с Акико бросились в разные стороны двора, светя друг другу фонариками. Я направил луч на нее и отметил, что за ее спиной есть боковой ход. Японка вдела кусок штукатурки в пращу, примерилась, раскрутила веревку и пустила булыжник вверх. Я проследовал за ним лучом фонаря и увидел, что он, не долетев до вершины трубы, раскрошился об кирпич.
– Недолет! – крикнул я.
Акико взяла еще один кусок штукатурки и повторила попытку, раскручивая камень на веревке несколько дольше. На этот раз камень едва не перелетел через трубу, но все-таки упал внутрь. Секунду я постоял, прислушиваясь к изменениям в шуме, производимом Машиной Желания. Все по-прежнему.
– Попала! – прокричал я. – Но чуть ниже!
– Что? – донесся до меня крик Акико.
Я решил, что пора. Я замахал руками и крикнул:
– Бросай!!!
Акико взяла кувшин и аккуратно закрепила его на веревке. Затем она попыталась его закрутить, но у нее не получилось. Я решил, что она боится, как бы не рассыпать кристаллы. В свете фонарика я видел, как она возится с узлом.
«Скорее! Да скорее же!» – подумал я.
Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем Акико снова взялась за пращу. На этот раз она не стала крутить веревку сбоку, как раньше, а начала кружиться сама. Достигнув скорости, при которой веревка натянулась почти горизонтально, девушка остановилась, направила вращение в сторону, раскрутила еще быстрее и выпустила кувшин с веревкой вверх. Как и во время тренировки, я сопровождал полет кувшина лучом фонарика. В этот момент я находился в состоянии такого напряжения, что ничего не слышал, кроме ударов собственного сердца и свиста, в который слились все внешние звуки. Но пока кувшин летел, в этом свисте я обнаружил звук, не заметить который я не мог: это был скрежет, предшествовавший гудку. Кувшин с веревкой успел влететь в трубу прежде, чем начался гудок. Убедившись в этом, я направил луч фонарика в противоположную сторону и обнаружил голую стену. Акико было куда спрятаться от невыносимого звука, а я об этом позаботиться забыл. «Господи, воззвав к Тебе, услышь мя!» – мелькнуло у меня в голове. Продолжая держать фонарик, я заткнул уши.
Гудок словно прижал меня к стене. Я увидел плотную струю светящегося рыжего дыма, под напором пошедшего из трубы. На этот раз гудок продлился недолго, послышался свист, саркофаг раскололся, на меня хлынула струя желтого пара и посыпались обломки. Последнее что я видел – это падающая кирпичная труба.
Когда я очнулся, было раннее утро. Было больно дышать, на груди расплылось большое пятно запекшейся крови. Передо мной сидел Удалой, такой же тощий, как и накануне, но вымытый и причесанный. Он протянул мне руку. Я ответил на рукопожатие; но при этом мое тело пронзила острая боль.
– Спасибо, – произнес он. – Теперь сугаргаргии остались без машины, производившей им пищу. Так они долго не протянут, и мы восстановим прежний порядок.
Послышалось героическое соло на валторне. Липовый дракон был тут как тут.
– Вам с Акико пора возвращаться, – раздался голос Яна откуда-то сзади.
Я достал из кармана хронометр. Пленки осталось не более чем на две минуты.
Ян помог нам с Акико оседлать дракона.
– А где все остальные? – спросил я.
– Их я уже отправил назад, – ответил Ян. – А ваша миссия оказалась важнее, вот вы и задержались здесь на более долгое время. Ну все, вперед.
Дракон взлетел и издал умиротворенный басовый звук. Ян пропел знакомый вокализ.
– И все-таки, какой из наших миров более реален? – задумчиво спросил я обращаясь не столько к Яну, сколько к самому себе.
– Каждый из нас находится в поисках реального, – ответил Ян.
Дракон поднялся над облаками. Над нами было нежно-розовое утреннее небо, под нами медленно проплывала волнистая поверхность облаков, напоминающая океан. Эту картину сопровождало пение Яна. Потом меня стало укачивать, я погрузился в дрему, из которой мне запомнился только характерный звук, то ли треск, то ли скрип. Вывел меня из этого состояния голос мамы, прозвучавший неприятно близко:
– А, это такая музыка! Я уж думала, что у тебя магнитофон сломался.
Я внезапно обнаружил себя в своей комнате стоящим на коленях перед магнитофоном. Из колонок доносился странный шум, которым заканчивалось мое наваждение. Я попытался откашляться и вдруг с ужасом обнаружил, что изо рта у меня течет кровь.
7.
Очнулся я в больнице. К моей груди была приделана прозрачная трубочка, на которой висела банка. Я не мог глубоко дышать, мне не хватало воздуха, но с этим было ничего не поделать. Я попробовал издать какой-нибудь звук и обнаружил, что в состоянии говорить. Это обнадеживало. По крайней мере, я могу спросить у соседей, сколько продлится это испытание.
– Эй, кто-нибудь! – позвал я.
В палату вошла медсестра.
– О, очнулся, – сказала она. – Ты у нас просто герой дня. Трудно дышать? Ничего, завтра снимем.
Я попытался вздохнуть с облегчением, но не смог.
– А можно мне сесть?
– Можно.
Медсестра протянула мне руку, чтобы я мог на нее опереться. Не то чтобы сидя было легче, просто хотелось попробовать другое положение.
Из больницы меня выписали недели через две. За это время я употребил в пищу годовую норму мандаринов, которые мне приносили сердобольные одноклассники. Один из моих соседей по палате непрерывно говорил то о евреях, то о подводных лодках. Однажды он даже рассказал о том, как на подводной лодке служили два еврея. Обычно я с интересом слушал это, но другие пациенты регулярно просили его замолчать. Каждый из них называл свой диагноз и умолял дать передохнуть.
После этого случая я стал панически бояться загадочной кассеты Blaster Gothic и больше ее не включал. Чтобы не было соблазна прослушать ее снова, я одолжил у одноклассника «Глорию» Вивальди, переписал ее поверх и выломал пластинки, чтобы защитить кассету от записи. После этого я понял, что все равно хочу иметь у себя альбом «The Voice Of The White Dragon», нашел и купил его. На обложке кассеты тоже был изображен глаз, но выглядел он иначе, чем на «Let's Sing A Song»; дырочек на барабанах там тоже не было. Все говорило о том, что эта запись не опасна.
Несмотря на то, что в музыкальном отношении альбом был довольно пестрым и красочным, никаких наваждений от него у меня не возникало.
Прошло несколько лет. Кассеты сменились компакт-дисками, супермаркеты гипермаркетами, школа университетом. Музыка, которую я слушал, тоже менялась. Я с удивлением обнаружил, что как только мне начинает что-то нравится, через некоторое время оказывается, что именно это сейчас находится в пике моды. Оксана сказала, что это означает хороший вкус. Про свое увлечение музыкой Blaster Gothic я забыл вместе со всеми, и вспомнил лишь тогда, когда на прилавке музыкального магазина обнаружил диск со знакомой картинкой, на которой была изображена радужка глаза и крест. Это был именно тот глаз с обложки кассеты, открывшей мне окно в другой мир. Я решил, что теперь достаточно взрослый, чтобы не поддаваться никаким наваждениям, и купил диск.
Дома я послушал его. Да, это была та самая запись. Сначала шли четыре песни, не вошедшие в альбом «The Voice Of The White Dragon», потом попурри из него. На этот раз странные звуки, которыми была наводнена музыка, не казались мне чем-то из ряда вон выходящим, ибо к тому моменту я успел переслушать много странного; скрип драконьих крыльев, стрекотание лесных бабочек, крики птицы и гудки Машины Желания органично вписывались в музыкальную композицию. Да, это была сильная вещь, наверное, лучшее из всего, что успели сделать Blaster Gothic, пока звонкий голосок Яна не начал ломаться. Но ничего магического во всем этом не было. Наверное, переход с кассет на компакт-диски привел к утрате чего-то неуловимого, того, что осталось в маслянистом шипении пленки между звуками, в образе крутящихся барабанов. Пожалуй, стиль «трип-хоп» обязан своим возникновением такой же ностальгии меломанов по виниловым пластинкам.
Еще через несколько лет вновь забытая группа Blaster Gothic в очередной раз дала о себе знать. Я возвращался поздно вечером с корпоративной вечеринки и зашел в «трубу». Там, как обычно, собралась специфическая тусовка вокруг компании ребят, горланивших под гитару, и девушки с кепочкой, навязчиво предлагавшей каждому прохожему пожертвовать часть личного бюджета в пользу уличных музыкантов. То, что ребята пели, показалось мне каким-то странным. Через полминуты я понял, в чем дело, и был потрясен: это был «Limey Dragon», только в русском переводе. Эти ублюдки не нашли ничего лучше, как превратить эпическую песню в матерные частушки.
Придя домой, я достал с антресолей магнитофон и подключил к линейному входу лазерный проигрыватель. Затем я открыл пыльный ящик с кассетами и нашел среди них «Глорию» Вивальди. Попытавшись поверх нее записать с диска Blaster Gothic, я столкнулся с тем, что кассета защищена от записи. Тогда я заделал дырки наклейками и поставил на запись. Для чистоты эксперимента убрал звук. Когда кассета записалась, я прибавил громкость и аккуратно нажал кнопку Play.
P.S. Музыку к этому рассказу можно скачать тут.